Ирина Барскова: История двух стихотворений.

Многим известно, что Илья Шифрин и я довольно часто совместно отмечали наши дни рождения (28 ноября 1940 г. и 30 ноября 1956 г. соответственно). Началось это в 1978 г., когда нам было 60 (38+22). Время от времени мы дарили друг другу стихи – Илья, будучи поэтом, их писала, а я («простой нью-йоркский баронесса») их… типа, сочиняла. Самый знаменитый наш обмен («Останься незабудкой, хризантема…») состоялся ровно за 10 лет до этого обмена, состоявшегося в 2006, когда мне исполнилось 50. За год до этого я предложила Илье обменяться на тот день рождения стихами, начинающимися строкой: «Одиссей возвратился в Итаку пространством и временем полный…», ссылаясь на Бродского, который, анализируя стихотворение Цветаевой «Новогоднее», заметил, что Марина начинает свои стихи с верхнего «до» музыкальной октавы, и что у нее эта строка Мандельштама не закачивала бы стихотворение, а начинала.
В результате я, намучавшись год с пятистопным анапестом, задание выполнила, а Илья – перевыполнил. Плоды наших трудов прилагаются ниже, но сначала несколько пояснений-комментариев.
Когда в 2006 году мы (я и мой Сашка, он же художник Александр Вальдман, проиллюстрировавший две книги Шифрина) были у Ильи в Праге, мы много говорили о путанице в летоисчислении и несоответствии действительных событий тому, как они описываются-пишутся в истории. Илья, в частности, упоминал академика Фоменко, который предложил хронологию, опирающуюся не на правления («от начала царствования…») и не на рождения («от рождества…»), а на затмения солнца, которые можно реально вычислить. В ту же поездку, говоря о последнем труде Ильи, я сказала, что для меня поэзия («слова, слова, слова» в их высочайшем проявлении) представляет собой отдельное измерение. Тогда же я впервые оказалась среди славянского языка, но не русского, и смеялась по поводу многочисленных «лжедрузей переводчика»: например, того, что «Позор на крадеже» по-чешски означает не замечание человеку, стоящему голым на стрёме во время кражи, а «Остерегайтесь воров», а «година» значит не «год», а «час». Где-то в начале нашего пребывания в Праге мы с Сашкой рассказали Илье старый, но не известный ему до тех пор анекдот, когда пьяница садится в трамвай со стаканом водки, но не пьёт, а смотрит на стакан, и что-то его явно мучает. В какой-то момент кондукторша кричит ему: «Гражданин, а за проезд?» Тогда он с облегченьем поднимает стакан, говорит: «Во, за проезд!» и выпивает. А позже в Праге у Сашки увели, было, в метро кошелёк (что в чешской столице происходит нередко), но он его геройски отбил в целости и сохранности содержимого (что является величайшей редкостью в любом городе). Мы тут же сели это дело обмыть, и я подняла кружку пива с тостом: «Позор на крадеже!» А Сашка поднял свою чашку кофе с алаверды: «За проезд!», что вызвало бурный смех и стало официальным девизом нашего путешествия.
Моя любовь (пока неразделенная) к греческим островам, наверное, известна всем, кто меня знает.
Последние слова Гамлета («The rest is silence») в одном переводе звучат как «Дальнейшее – молчание», а в другом «Дальше – тишина».
Еще мы в Праге ходили цветаевскими маршрутами, «читали стихи и считали грехи» (последние – в буквальном смысле, глядя на знаменитые часы на Староместской площади, на которых некоторые из этих грехов изображены).
Илья очень любил величать меня Баронессой, а я его – моим любимым негативистом (и как же мне теперь этого негативизма не хватает!
В 2016 нам исполнилось 136, и старше (совместно) мы уже не будем…
…Ну а теперь – сами стихи-подарки, начиная с моего («до» типа квази-верхнего), заканчивая Илюшиным («до» выше верхнего)… Кроме того, прилагаю первоисточники Мандельштама и Цветаевой, дабы были под рукой.
А в качестве постскриптума предлагаю стихотворение-продолжение Ильи, которое он мне подарил на наше следующее совместное торжество – в 2007 году.

Илье Шифрину от Ирины Барсковой в честь нашего 116-летия, его 66-летия и моего 50-летия (со всеми оттенками смысла, которые передают сии умные числа)
28-30 ноября 2006 г. (в сём исчислении)
Нью-Джерси-Йорк-Прага (в сём измерении)

За проезд!

Одиссей возвратился пространством и временем полн…
Времени – двадцать лет, иль годов, иль годин, иль затмений,
А пространства – число несочтенное греческих волн:
Вот Улисса континуум, нету других измерений.

Между греческих волн было чудо одно – острова.
Были женщины там: Навзикая, Цирцея… неплохо!
Нынче ж из островов – у Улисса Итака одна,
А из женщин (имей, что хотел!) – лишь одна Пенелопа.

А в дальнейшем – «молчанье» (другой перевод – «тишина»).
Одиссея в сединах не много мы помним примеров,
Одиссея ж его перешла в измеренье «Слова» –
Не историков лживых, а Осипа, Джойса, Гомера.

Между строчек из слов мы, похоже, читаем одно:
Важен ПУТЬ (иль «проезд»), даже если ты царь или хироу,
Потому что в конце и в начале пути – все равно:
Времени – штунде нуль, а пространства – you guessed: граунд зироу.

… и просто так, по поводу пятистопного анапеста:

А поземка, следы заметая, мела и мела…
А. Галич
Золотистого меда струя из бутылки текла…
О. Мандельштам

от в Праге обитающего буки

светлейшей Баронессе – лично – в руки

С днём Рожденья, Баро – часом – мигом!
Поздравление – тебе – не с игом
жизни, но – с полётом, взлётом:
шелестящее, как ветер летом
листьями – как лесом –
календарными,
как рекам
поздравление – с истоком.
Недоразумение, что день
(день – дребедень),
тогда уж – с годом, веком.
Надо – с фактом!
заупрямившимся
в толще сущего и существующего…
Всё равно – калека, прямо
(homo!) ходящий по звуку,
ибо что же поздравляем реку,
коли лесу – всё имущество…
Поздравление – себе – кому ещё?
(вру, конечно – многим) –
есть «справлять» что:
современничество,
сопричастность к баронесничеству
(отличать от – баронесничанья!) –
чисто сделано, без околичностей.
Путь –
для млечности не больше сделал – Млечный,
меньше – Агасфер для «вечности»…
Не суть.

Вот теперь – не позабыть о главном,
без чего – всё вздор, о пожеланном,
ибо «здравия желанье» – есть то,
что оправдывает поздравленье вместе
с поздравителем (хвала глаголу!):
крепости – душе и голосу,
здравия – всему, что дорого,
памяти – хранить, что пройдено,
жадности (не грех!) – к тому, что найдено
будет или может быть,
и
слову – благости и Божести,
вперекрыв – через фасады и задворки,
мимо всех Рошалей, мимо Йорков,
юбилеям всем – назло…
Упрямо:
долгого сплошного здравья –
Amen!

30/11/2006

Прага, 7 ноября 2006 г. «Всюду Бахуса службы…» (Илья и я за грогом и «свареным вином»)

Осип Мандельштам

Золотистого меду струя из бутылки текла
Так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела:
Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла,
Мы совсем не скучаем, – и через плечо поглядела.

Всюду Бахуса службы, как будто на свете одни
Сторожа и собаки. Идешь – никого не заметишь.
Как тяжелые бочки, спокойные катятся дни,
Далеко в шалаше голоса: не поймешь, не ответишь.

После чаю мы вышли в огромный, коричневый сад,
Как ресницы, на окнах опущены темные шторы,
Мимо белых колонн мы пошли посмотреть виноград,
Где воздушным стеклом обливаются сонные горы.

Я сказал: виноград как старинная битва живет,
Где курчавые всадники бьются в кудрявом порядке.
В каменистой Тавриде наука Эллады – и вот
Золотых десятин благородные ржавые грядки.

Ну, а в комнате белой как прялка стоит тишина,
Пахнет уксусом, краской и свежим вином из подвала.
Помнишь, в греческом доме любимая всеми жена,
Не Елена – другая, – как долго она вышивала!

Золотое руно, где же ты, золотое руно?
Всю дорогу шумели морские тяжелые волны,
И, покинув корабль, натрудивший в морях полотно,
Одиссей возвратился пространством и временем полный.

1917

Марина Цветаева
НОВОГОДНЕЕ

С Новым годом — светом — краем — кровом!
Первое письмо тебе на новом
— Недоразумение, что злачном —
(Злачном — жвачном) месте зычном, месте звучном
Как Эолова пустая башня.
Первое письмо тебе с вчерашней,
На которой без тебя изноюсь,
Родины, теперь уже — с одной из
Звезд… Закон отхода и отбоя,
По которому любимая — любою
И небывшею — из небывалой.
Рассказать как про твою узнала?
Не землетрясенье, не лавина.
Человек вошел — любой — (любимый —
Ты). — Прискорбнейшее из событий.
— В Новостях и Днях. — Статью дадите?
— Где? — В горах. (Окно в еловых ветках.
Простыня.) Не видите газет ведь?
Так статью? — Нет. — Но… — Прошу избавить.
Вслух: трудна. Внутрь: не христопродавец.
— В санатории. (В раю наемном.)
— День? — Вчера, позавчера, не помню.
В Альказаре будете? — Не буду.
Влух: семья. Внутрь: всё, но не Иуда.

С наступающим! (Рождался завтра!) —
Рассказать, что сделала узнав про…?
Тсс… Оговорилась. По привычке.
Жизнь и смерть давно беру в кавычки,
Как заведомо-пустые сплёты.
Ничего не сделала, но что-то
Сделалось, без тени и без эха
Делающее!
Теперь — как ехал?
Как рвалось и разорвалось как —
Сердце? Как на рысаках орловских,
От орлов, сказал, не отстающих,
Дух захватывало — или пуще?
Слаще? Ни высот тому, ни спусков
На орлах летал заправских русских —
Кто. Связь кровная у нас с тем светом:
На Руси бывал — тот свет на этом
Зрел. Налаженная перебежка!
Жизнь и смерть произношу с усмешкой,
Скрытою — своей ее коснешься!
Жизнь и смерть произношу со сноской,
Звездочкою (ночь, которой чаю:
Вместо мозгового полушарья —
Звездное!)
Не позабыть бы, друг мой,
Следующего: что если буквы
Русские пошли взамен немецких —
То не потому, что нынче, дескать,
Всё сойдет, что мертвый (нищий) всё съест —
Не сморгнет! — а потому, что тот свет,
Наш, — тринадцати, в Новодевичьем
Поняла: не без- а все’-язычен.

Вот и спрашиваю не без грусти:
Уж не спрашиваешь, как по-русски
— Nest?1 Единственная, и все гнезда
Покрывающая рифма: звезды.

Отвекаюсь? Но такой и вещи
Не найдется — от тебя отвлечься.
Каждый помысел, любой, Du Lieber,2
Слог в тебя ведет — о чем бы ни был
Толк (пусть русского родней немецкий
Мне, всех ангельский родней!) — как места
Несть, где нет тебя, нет есть: могила.
Всё как не было и всё как было.
— Неужели обо мне ничуть не? —
Окруженье, Райнер, самочувствье?
Настоятельно, всенепременно —
Первое видение вселенной
(Подразумевается, поэта
В оной) и последнее — планеты,
Раз только тебе и данной — в целом.
Не поэта с прахом, духа с телом,
(Обособить — оскорбить обоих)
А тебя с тобой, тебя с тобою ж,
— Быть Зевесовым не значит лучшим —
Кастора — тебя с тобой — Поллуксом,
Мрамора — тебя с тобою, травкой,
Не разлуку и не встречу — ставку
Очную: и встречу и разлуку
Первую.
На собственную руку
Как глядел (на след — на ней — чернильный)
Со своей столько-то (сколько?) мильной
Бесконечной ибо безначальной
Высоты над уровнем хрустальным
Средиземного — и прочих блюдец.
Все как не было и все как будет
И со мною за концом предместья.
Всё как не было и всё как есть уж
— Что списавшемуся до недельки
Лишней! — и куда ж еще глядеть-то,
Приоблокотясь на обод ложи,
С этого — как не на тот, с того же —
Как не на многострадальный этот.
В Беллевю живу. Из гнезд и веток
Городок. Переглянувшись с гидом:
Беллевю. Острог с прекрасным видом
На Париж — чертог химеры галльской —
На Париж — и на немножко дальше…
Приоблокотясь на алый обод,
Как тебе смешны (кому) «должно быть»,
(Мне ж) должны быть, с высоты без меры,
Наши Беллевю и Бельдеверы!
Перебрасываюсь. Частность. Срочность.
Новый Год в дверях. За что, с кем чокнусь
Через стол? Чем? Вместо пены — ваты
Клок. Зачем? Ну, бьет, — а при чем я тут?
Что мне делать в новогоднем шуме
С этой внутреннею рифмой: Райнер — умер.
Если ты, такое око — смерклось,
Значит жизнь, не жизнь есть, смерть не смерть есть,
Значит — тмимся, допойму при встрече! —
Нет ни жизни, нет ни смерти, — третье,
Новое. И за него (соломой
Застелив седьмой — двадцать шестому
Отходящему — какое счастье
Тобой кончиться, тобой начаться!)
Через стол, необозримый оком,
Буду чокаться с тобою тихим чоком
Сткла о сткло? Нет — не кабацким ихним:
Я о ты, слиясь дающих рифму:
Третье.
Через стол гляжу на крест твой:
Сколько мест — за’городных, и места
За’городом! и кому же машет
Как не нам — куст? Мест — именно наших
И ничьих других! Весь лист! Вся хвоя!
Мест твоих со мной (твоих с тобою).
(Что с тобою бы и на массовку —
Говорить?) что — мест! а месяцов-то!
А недель! А дождевых предместий
Без людей! А утр! А всего вместе
И не на’чатого соловьями!

Верно плохо вижу, ибо в яме,
Верно, лучше видишь, ибо свыше:
Ничего у нас с тобой не вышло.
До того, так чисто и так просто
Ничего, так по плечу и росту
Нам — что и перечислять не надо.
Ничего, кроме — не жди: из ряду
Выходящего (неправ из такта
Выходящий!) — а в какой бы, как бы
Ряд — вошедшего б?
Припев извечный:
Ничего хоть чем-нибудь на нечто
Что-нибудь — хоть издали бы — тень хоть
Тени! Ничего, что: час тот, день тот,
Дом тот — даже смертнику в колодках
Паматью дарованное: рот тот!
Или слишком разбирались в средствах?
Из всего того один лишь свет тот
Наш был, как мы сами только отсвет
Нас, — взамен всего сего — весь тот свет.

С незастроеннейшей из окраин —
С новым местом, Райнер, светом, Райнер!
С доказуемости мысом крайним —
С новым оком, Райнер, слухом, Райнер.

Всё тебе помехой
Было: страсть и друг.
С новым звуком, Эхо!
С новым эхом, Звук!

Сколько раз на школьном табурете:
Что за горы там? Какие реки?
Хороши ландшафты без туристов?
Не ошиблась, Райнер — рай — гористый,
Грозовой? Не притязаний вдовьих —
Не один ведь рай, над ним другой ведь
Рай? Террасами? Сужу по Татрам —
Рай не может не амфитеатром
Быть. (А занавес над кем-то спущен…)
Не ошиблась, Райнер, Бог — растущий
Баобаб? Не Золотой Людовик —
Не один ведь Бог? Над ним другой ведь
Бог?
Как пишется на новом месте?
Впрочем, есть ты — есть стих: сам и есть ты —
Стих! Как пишется в хорошей жисти
Без стола для локтя, лба для кисти
(Горсти)?
— Весточку, привычным шрифтом!
Райнер, радуешься новым рифмам?
Ибо правильно толкуя слово
Рифма — что’ — как не’ — целый ряд новых
Рифм — Смерть?
Не’куда: язык изучен.
Целый ряд значений и созвучий
Новых.
— До свиданья! До знакомства!
Свидимся — не знаю, но — споемся!
С мне-самой неведомой землею —
С целым морем, Райнер, целой мною!

Не разъехаться — черкни заране.
С новым звуконачертаньем, Райнер!

В небе — лестница, по ней с Дарами…
С новым рукоположеньем, Райнер!

— Чтоб не за’лили держу ладонью. —
Поверх Роны и поверх Rarogn’a,
Поверх явной и сплошной разлуки
Райнеру — Мариа — Рильке — в руки.

Bellevue, 7 февраля 1927

Примечания
1 Гнездо (нем.)
2 Любимый (нем.)

Золотое руно, где же ты, золотое руно…
О. Мандельштам
Загадка без разгадки…
А. Тарковский

Подниматься к торчащей громадине розовых скал
по неровным, щетиной древесной поросшим террасам –
встретить Сфинкса ночного невидящий взгляд свысока…
В лунном дыме плывущая каменной глыбы гримаса.

По крутым и ступенчатым улочкам узким идти
между стен невысоких и мрачных, как память столетий.
Здесь торгуют сластями и местным вином… И глядит
в синеву остов башни старинной. И бегают дети.

По широким ступеням спускаться к зелёной воде,
попирая шершавый, веками изъеденный камень…
Пятистопным анапестом важным приветствовать день,
беззаботно флиртующий с розовых лилий цветками.

Мимо дома с крикливым названьем пробраться в толпе,
отыскать тихий дворик больничный, где ход в галлерею
(от реки путь помечен, и можно спокойно успеть),
а внутри… нет огня… и косматые светы не реют –

разлетелись… Космический бред их, знать – только предлог.
И свирепо не бьют в борт смолёный гривастые волны.
И в пространствах… безумных от звёзд… расточился задёрганный Бог.
И Улисс воротился, утраченным временем полный.

2007